Просмотр полной версии : Диагнозы литературных героев

Тема почти развлекательная, но может, окажется небезинтересной. Часто, читая у кого-нибудь из классиков, описание болезни (а чаще почему-то смерти) героя, хочется понять, могло ли быть именно так и каков диагноз.

И ладно, кесли это Чехов или Булгаков, хотя тоже не все и не всегда понятно, если прямо не написано, но вот Толстой, например - "Война и мир". Отчего умерла маленькая княгиня Лиза? Могло так быть или нет?

Поскольку беременность маленькой княгини длилась 13 мес ( см роман) обсуждение причин ее смерти затруднено

Поскольку литературные герои - люди выдуманные, то ставить диагнозы по текстам крайне затруднительно. Какие в те года были самые распространенные болезни, которые могли видеть авторы? Чахотка, горячка или медведь задрал. Вот их и описывали.

Поскольку литературные герои - люди выдуманные, то ставить диагнозы по текстам крайне затруднительно. Какие в те года были самые распространенные болезни, которые могли видеть авторы? Чахотка, горячка или медведь задрал. Вот их и описывали.

Но эта выдуманность не мешает анализировать их психологию. А что до болезней ... Разве они так сильно изменились? Или все же названия?

Кстати, про медведя так и не вспомнила. А вот то, что не укладывается в описанную тройку.

Недолго прожил дедушка.
По осени у старого
Какая-то глубокая
На шее рана сделалась,
Он трудно умирал:
Сто дней не ел; хирел да сох,
Сам над собой подтрунивал:
"Не правда ли, Матренушка,
На комара корежского
Костлявый я похож?"
То добрый был, сговорчивый,
То злился, привередничал,
Пугал нас: "Не паши,
Не сей, крестьянин! Сгорбившись
За пряжей, за полотнами,
Крестьянка, не сиди!
Как вы ни бейтесь, глупые,
Что на роду написано,
Того не миновать!
Мужчинам три дороженьки:
Кабак, острог да каторга,
А бабам на Руси
Три петли: шелку белого,
Вторая - шелку красного,
А третья - шелку черного,
Любую выбирай!..
В любую полезай..."
Так засмеялся дедушка,
Что все в каморке вздрогнули,-
И к ночи умер он.


Просто читателю-немедику вопрос "могло ли так быть действительно" интересен: если писатель безбожно врет в одном, то и в другом ему верить не слишком хочется. Читала, что Куприн, когда писал рассказ о смерти атлета, консультировался с Чеховым, чтобы глупости не ляпнуть.

Не вижу смысла ставить диагнозы литературным героям, хоть бы они списаны с тогдашних жителей. Тут на форум живые люди обращаются с реальными проблемами, так просим выложить заключения видевшего и щупавшего их врача, результаты всяких анализов. Потому как через интернет не видно.
А тут литературное сочинение.
Что касаемо описанного дедушки так может быть что угодно - от гнойного поражения мягких тканей шеи до распадающейся опухоли. В любом случае не холера. И какой смысл в этих гаданиях?

Мне казалось, что это игра. У вас рядом, по крайней мере две - с загадками и с юмором. Если эта неинтересна, то она тихо заглохнет, но как заранее решить, будет так или она вызовет интерес?

На мой взгляд гораздо интереснее и полезнее пытаться понять, чем хворало население на основании реальных исторических хроник.

Мне кажется, тема действительно интересная. Авторы зачастую не обладали могучей фантазией по части выдумывания симптомов и описывали именно то, что видели.
Если найду первоисточник, запущу забавный случай.

Мне тоже нравится идея - гимнастика ума всегда полезна.
Для разминки могу напомнить, что диккенсовский Пиквик наверняка страдал "синдромом Пиквика", а барон Карл Фридрих... возможно мучился от "синдрома Мюнхаузена" :)

Итак, старик Нуартье (А.Дюма "Граф Монте-Кристо") ([Ссылки могут видеть только зарегистрированные и активированные пользователи])Прошу вас заехать когда-нибудь ко мне, граф, чтобы продолжить эту беседу, если у вас явится желание встретиться с противником, способным вас понять и жаждущим вас опровергнуть, и я покажу вам моего отца, господина Нуартье де Вильфор, одного из самых ярых якобинцев времен первой революции, сочетание самой блестящей отваги с самым крепким телосложением; этот человек если и не видел, подобно вам, все государства мира, то участвовал в ниспровержении одного из самых могущественных; он, как и вы, считал себя одним из посланцев если не бога, то верховного существа, если не провидения, то судьбы; и что же – разрыв кровеносного сосуда в мозгу уничтожил все это, и не в день, не в час, а в одну секунду. Еще накануне Нуартье, якобинец, сенатор, карбонарий, которому нипочем ни гильотина, ни пушка, ни кинжал, Нуартье, играющий революциями, Нуартье, для которого Франция была лишь огромной шахматной доской, где должны были исчезнуть и пешки, и туры, и кони, и королева, лишь бы королю был сделан мат, – этот грозный Нуартье на следующий день обратился в «несчастного Нуартье», неподвижного старца, попавшего под власть самого слабого члена семьи, своей внучки Валентины, в немой и застывший труп, который живет без страданий, только чтобы дать время материи дойти понемногу до окончательного разложения
<....>
– Да, к несчастью. Бедный старик не может сделать ни одного движения, только душа еще теплится в этом человеческом остове, слабая и дрожащая, как угасающий огонь в лампе.
<....>
Нуартье сидел в большом кресле на колесиках, куда его сажали утром и откуда поднимали вечером; перед ним было зеркало, в котором отражалась вся комната, так что, Даже не шевелясь, – что, впрочем, было для него невозможно, – он мог видеть, кто к нему входит, кто выходит и что делается вокруг. Неподвижный, как труп, он смотрел живым и умным взглядом на своих детей, церемонное приветствие которых предвещало нечто значительное и необычное.
<....>
Зрение и слух были единственными чувствами, которые, подобно двум искрам, еще тлели в этом теле, уже на три четверти готовом для могилы; да и то из этих двух чувств только одно могло свидетельствовать о внутренней жизни, еще теплившейся в этом истукане, и взгляд, выражавший эту внутреннюю жизнь, походил на далекий огонек, который ночью указывает заблудившемуся в пустыне страннику, что где-то есть живое существо, бодрствующее в безмолвии и мраке.
<...>
Зато в черных глазах старого Нуартье, с нависшими над ними черными бровями, тогда как его длинные волосы, спадающие до плеч, были совершенно белы, в этих глазах – как бывает всегда, когда тело уже перестает вам повиноваться, – сосредоточилась вся энергия, вся воля, вся сила, весь разум, некогда оживлявшие его тело и дух. Конечно, недоставало жеста руки, звука голоса, движений тела, но этот властный взор заменял все. Глаза отдавали приказания, глаза благодарили; это был труп, в котором жили глаза; и ничто не могло быть страшнее подчас, чем мраморное лицо, в верхней половине которого зажигался гнев или светилась радость....
<...>
– Ну, так вот, сударь, два знака убедят вас в том, что рассудок моего деда никогда не был более здравым, чем сейчас. Господин Нуартье, лишенный голоса, лишенный движения, закрывает глаза, когда хочет сказать «да», и мигает несколько раз, когда хочет сказать «нет». Теперь вы знаете достаточно, чтобы беседовать с ним; попробуйте же.

Ответ ([Ссылки могут видеть только зарегистрированные и активированные пользователи])

Для разминки могу напомнить, что диккенсовский Пиквик наверняка страдал "синдромом Пиквика" О, нет! Синдромом Пиквика страдал не сам Пиквик, а мальчик-слуга - толстяк, засыпавший в любом удобном и неудобном месте.

«На козлах в состоянии дремоты сидел толстый краснолицый парень.
- Джо! Джо!.. Несносный малый! Опять заснул! Будьте так любезны, сэр, ущипните его хорошенько за ногу. Благодарю вас, сэр!.
- Необычайный мальчик, – заметил мистер Пиквик, – он часто так засыпает?
- Засыпает! – воскликнул мистер Уордль. – Он никогда не просыпается. Он спит на ходу, а когда прислуживает за столом, храпит».

Поскольку беременность маленькой княгини длилась 13 мес ( см роман) обсуждение причин ее смерти затруднено

Если это была та же беременность. Хотя и так не сходится. Если только Николушка 7-месячным родился, а выкидыш был прямо в июле.

Пусть это будет самым важным вопросом на Земле

У полнокровного и тучного Смарагда бывали тяжелые припадки, надо
полагать геморроидального свойства. В эту пору у него, по рассказам, болела
поясница и было "тяготение между крыл". Архиерейское _междукрылие_ находится
на спине, о том месте, где у обыкновенных людей движутся лопатки. Поэтому
"тяготение между крыл", попросту говоря, значило, что у епископа набрякла
спина между лопатками, и от этой опухоли, причинявшей больному тяжесть,
доктор (кажется, Деппиш) советовал Смарагду полечиться активной гимнастикой.Но какие же гимнастические упражнения удобны и приличны для человека такого
высокого, и притом священного, сана? Нельзя же архиерею метать шарами или
подскакивать на трапеции. Но Смарагд был находчив и выдумал нечто более
солидное и притом патриархальное, а вдобавок и полезное: он пожелал _пилить
дрова_ с подначальными, которые в его бытность постоянно исполняли при
архиерейском доме черные дворовые работы и между прочим пилили и кололи
дрова для архиерея и его домовых монахов.

Это что остеохондроз или недостаточно собраный анамнез варианта стенокардии ?

Мой родной брат, довольно известный врач, _специалист по женским
болезням_, живет в г. Киеве, в собственном доме, бок о бок с Михайловским
монастырем, где имеет пребывание местный викарный епископ. По своей
акушерской практике брат мой никаких сношений с своими черными соседями не
имел и не надеялся практиковать у них, но вот однажды темною осеннею ночью
(несколько лет тому назад) к нему звонится монах и во чго бы то ни стало
просит его поспешить на помощь к преосвященному Порфирию. {Пр. Порфирий
Успенский, известный писатель о Востоке. Скончался в Москве на покое. (Прим.
автора.)}
Доктор подумал, что монах ошибся дверями, и при казал слуге разъяснить
иноку, что он врач-акушер и для епископа не годится. Но слуга, вышедший к
монаху с этим ответом, возвращается назад и говорит, что монах не ошибся,
что он именно прислан к моему брату, которого владыка просит прийти как
можно скорее, потому что ему очень худо.
- Что же такое с ним? - спрашивает доктор.
- Очень худо, - говорит: - в животе что-то разнесло.
"Ну, - думает акушер, - если дело в животе, так это уже недалеко от
моей специальности", - и пошел, как всегда ходит к требующим его помощи, с
мешком своих акушерских снастей и снарядов. Мы было отсоветовали ему не
заносить в монастырь этого духа, но он не послушался. - Надо взять, - говорит, - я без них как без рук. И он отлично сделал,
что настоял на своем. Возвращается он назад перед самым утром, с ароматною
сигарою в зубах, и смеется. Расспрашиваем его: где был?
- Да, действительно, - говорит, - был у архиерея.
- А кому же ты у него помогал?
- Да ему же и помогал.
- Неужели, - спрашиваем, - и инструменты недаром брал?
- Да, - говорит, - одна инструментина пригодилась, - и рассказывает
вообще следующее.
- Прихожу, - говорит, - в спальню и вижу - архиерей лежит и стонет:
"Ох, доктор! как вы медлите... мне худо".
Я ему отвечаю: "Извините, владыка, ведь я акушер и лечу специально
одних женщин". А он говорит:
"Ах, полноте, пожалуйста: есть ли когда теперь это разбирать, - да у
меня, может быть, и болезнь-то женская".
"Что же у вас такое?"
"Брюхо вспучило - совсем задыхаюсь".
- И вижу, - говорит доктор, - он действительно так тяжело дышит, что
даже весь побагровел и глазами нехорошо водит; а в брюхе, где ни постучу,
все страшно вздуто.
"У вас, - говорю, - все это газами полно - и ничего более".
"Да я и сам, - отвечает, - думал, что в ином-то ни в чем вы меня не
обличите, а только помогайте".
"Желудок надо скорее очистить", - сказал доктор.
"И не трудитесь: все напрасно: одеревенел и не чистится".
И архиерей назвал самые сильнейшие слабительные, которые он (сам
изрядный знаток медицины) употреблял, но все бесполезно.
"Худо", - молвил акушер. "Да-с, - отвечал епископ, - совсем весь свой аппарат испортил. Хоть
ничего не ешь и не пей, а все его не убережешь в этой нечеловеческой жизни.
Но теперь... умоляю... хоть какую-нибудь струменцию, что ли, в ход пустить,
только бы полегчало".
Тут-то и пригодилась инструментина из акушерского ридикюля, а после
принесенного ею быстрого облегчения настал приятный разговор, начавшийся с
того, что врач сказал облегченному святителю, что он ему не будет ничего
прописывать, потому что болезнь его не от случайной неумеренности, а от
недостатка воздуха и движения, но что состояние его, обусловливаемое этими
причинами, очень серьезно и угрожает его жизни.


Динамическая непроходимость ?

Есть множество средств сделать человеческое существование постылым, но едва ли не самое верное из всех -- это заставить человека посвятить себя культу самосохранения. Решившись на такой подвиг, надлежит победить в себе всякое буйство духа и признать свою жизнь низведенною на степень бесцельного мелькания на все то время, покуда будет длиться искус животолюбия.
Но, во-первых, чтоб выполнить такую задачу вполне добросовестно, необходимо, прежде всего, быть свободным от каких бы то ни было обязательств. И не только от таких, которые обусловливаются апелляционными и кассационными сроками, но и от других, более деликатного свойства. Или, говоря короче, нужно сознать себя и безответственным, и вдобавок совсем праздным человеком. Ибо, во время процесса самосохранения, всякая забота, всякое напоминовение о покинутом деле и даже "мышление" вообще -- считаются не kurgemaess [сообразными с лечением] и препятствуют солям и щелочам успешно всасываться в кровь.

Во-вторых, мне кажется, что люди науки, осуждающие своих клиентов выдерживать курсы лечения, упускают из вида, что эти курсы влекут за собой обязательное цыганское житье, среди беспорядка, в тесноте, вне возможности отыскать хоть минуту укромного и самостоятельного существования. Из привычной атмосферы, в которой вы так или иначе обдержались, вас насильственно переносят в атмосферу чуждую, насыщенную иными нравами, иными привычками, иным говором и даже иным разумом. Перед глазами у вас снует взад и вперед пестрая толпа; в ушах гудит разноязычный говор, и все это сопровождается таким однообразием форм (вечный праздник со стороны наезжих, и вечная лакейская беготня -- со стороны туземцев), что под конец утрачивается даже ясное сознание времен дня. Это однообразие маятного движения досаждает, волнует, вызывает ежеминутный ропот. Нет ничего изнурительнее, как не понимать и не быть понимаемым. Я говорю это не в смысле разности в языке -- для культурного человека это неудобство легко устранимое, -- но трудно, почти невыносимо в молчании снедать боль сердца, ту щемящую боль, которая зародилась где-нибудь на берегах Иловли 2 и по пятам пришла за вами к самой подошве Мальберга [Гора, командующая над Бад-Эмсом. (Примеч. М. Е. Салтыкова-Щедрина.)]. Там, в долине Иловли, эта боль напоминала вам о живучести в вас человеческого естества; здесь, в долине Лана, она ровно ни о чем не напоминает, ибо ее давно уже пережили (может быть, за несколько поколений назад), да и на бобах развели. Мало того, эта боль становится признаком неблаговоспитанности с вашей стороны, потому что неприлично вздыхать и роптать среди людей, которым, в качестве восстановляющего средства, прописано непременное душевное спокойствие. Не ясно ли, что те катаральные улучшения, которые достигаются глотанием и вдыханием подлежащих щелочей, должны в значительной мере ослабляться полным отсутствием условий, составляющих обычную принадлежность той жизни, с которою вы, по крайней мере, лично привыкли соединять представление об оседлости.

В-третьих, наконец, культ самосохранения заключает в себе нечто, свидетельствующее не только о чрезмерном, но, быть может, и о незаслуженном животолюбии. Русская пословица гласит так: "жить живи, однако и честь знай". И заметьте, что, как все народные пословицы, она имеет в виду не празднолюбца, а человека, до истощения сил тянувшего выпавшее на его долю жизненное тягло. Если даже ему, истомленному человеку тягла, надо "честь знать", то что же сказать о празднолюбце, о бонапартисте, у которого ни назади, ни впереди нет ничего, кроме умственного и нравственного декольте? Клянусь, надо знать честь, господа! Подумайте! миллионы людей изнемогают, прикованные к земле и к труду, не справляясь ни о почках, ни о легких и зная только одно: что они повинны работе, -- и вдруг из этого беспредельного кабального моря выделяется горсть празднолюбцев, которые самовластно декретируют, что для кого-то и для чего-то нужно, чтоб почки действовали у них в исправности! Ах, господа, господа!:ab::ab:

М.Е.Салтыков-Щедрин " За рубежом"
Вообще я думаю, что и болезни, и самая смертность получают развитие по мере усовершенствования врачебной науки. Или, говоря другими словами, врачебная наука популяризирует болезни, делает их общедоступными. Покуда врачебная наука была в младенчестве, болезни посещали человека случайно. Иногда он "бился животом", иногда -- кашлем, зубами, головой; иногда -- кровь "просилась". Выпьет человек квасу с солью или, напротив, съест фунта два моченой груши -- "пройдет" живот; поставит к затылку горчишник -- "пройдет" голова; накаплет на синюю сахарную бумагу сала и приложит к груди, или обвернет на ночь шею заношенным шерстяным чулком -- пройдет кашель; "кинет" кровь -- перестанет кровь "проситься". В более важных случаях, как, например, при водянке, желтухе и проч., ели тараканов, мокриц и даже тех паразитов, которые населяют, по преимуществу, головы меньшей братьи. Но того, чтоб как только родился человек, так сейчас же хлопотать о приписке его к какому-нибудь органическому повреждению -- этого не было. Случались, правда, и тогда моровые поветрия, но и на это опять-таки была воля божия. Прегрешит помпадур, в разврат впадет -- сейчас на губернию налетит или черная немочь, или огневица, или оспа. Тогда архиерей приказывает заложить в колымагу четверку вороных и едет, с двумя иподиаконами на запятках, к помпадуру печаловаться за сирот, и молит его путь прегрешений оставить. Обыкновенно помпадур уступал, то есть Дуньку толстомясую ссылал в дальнюю вотчину или Варьку пучеглазую выдавал замуж за правителя канцелярии, и тогда черная немочь прекращалась. Но ежели помпадур не уступал, то болезнь продолжала неистовствовать и, наконец, достигала таких размеров, что всполошенное начальство само сменяло помпадура. Тогда опять становилось тихо. Но, повторяю, не было ни такого разнообразия болезней, ни такой неизбежности их, ни такой точности в расписании людей по роду повреждений. Все это ввела уже усовершенствованная врачебная наука и поставила этот вопрос на таком незыблемом основании, что укрыться от "приписки" стало совсем некуда. Так что, взирая, например, на младенца, не о том нужно помышлять, поврежден он или не поврежден (это уж вне сомнения), а о том, что именно в нем повреждено и к какому нарочитому доктору следует обратиться, чтоб дать младенцу возможность влачить постыдное существование.
Ибо и в смысле врачебной практики совершился прогресс. Более подробное изучение болезней, удручающих род человеческий, породило большую дробность в их определении и в то же время дало место множеству отдельных специальностей. В прежнее время "лекарь" лечил всех и от всего. Лечил и старых и малых, и дворян и меньшую братию, и мужеск и женен пол. Лечил и от головы, и от живота, и от зубов, и кровь "бросал". Нынче первый палец правой руки приписан к собственному медику, живущему в Разъезжей, а первый палец левой руки -- к медику, живущему на Васильевском Острову. Одно ухо лечит один врач; другое -- другой. Приехали вы с пальцем правой руки к медику пальца левой руки -- он вам скажет: конечно, я могу вам средствице прописать, а все-таки будет вернее, если вы съездите на Васильевский Остров к Карлу Иванычу. И что ж! за всем тем без смерти не обойдешься. Ибо при таком множестве болезней и при таком разнообразии специальностей одно только и остается прибежище: умереть.
Но этого мало: изумительные успехи врачебной науки внесли существенные изменения и в наш домашний обиход, в наши, так сказать, основы. Ограничусь только одним примером: прежде, бывало, вознамерится человек адюльтер совершить, сейчас становится перед дамой сердца на колени и в этом положении ожидает дальнейших инструкций. И никаких непроизвольных скандалов при этом не возникало, даже если муж дамы сердца находился в соседней комнате. Нынче медицинская наука открыла, что человек, становясь на колени, может сделать неловкое движение и повредить себе седалищный нерв. Именно так на днях и случилось. Только что встал молодой человек на колени для ходатайства, как вдруг невзвидел света и заорал. Разумеется, сбежался весь дом, и прежде всех прибежал муж. Оказалось, что молодой человек повредил себе седалищный нерв! И вот из-за подобного вздора возникает целый процесс. Оскорбленный муж доказывает, что седалищный нерв был поврежден "по", невинная жена утверждает, -- что "до". Разумеется, на суде будут вызваны эксперты, которые, в свою очередь, станут приводить доводы pro и contra [за и против]; потом то же самое будут развивать в своих речах адвокаты Балалайкин и Подседалищников; потом вступятся в это дело газеты. А в конце концов окажутся три разбитых существования... Обращаюсь ко всем jeunes premiers [любовникам] сороковых годов: кто из них подозревал, что у него есть какой-то седалищный нерв, который может наделать переполоха в столь обыкновенном деле, как "чуждых удовольствий любопытство" ?

Реабилитируясь.
Мартин Иден - депрессия достижения. Лучше не опишешь.

На мой взгляд гораздо интереснее и полезнее пытаться понять, чем хворало население на основании реальных исторических хроник.

М.Е.Салтыков- Щедрин "За рубежом"

Извиняюсь перед читателями за это отступление, но оно было необходимо, чтоб объяснить, в какой мере отцы наши были более благополучны, нежели мы. А если были благополучны, то, стало быть, от них пахло. И от них, и от их жилищ.
Далеко ли то время, когда в московском трактире в коридор нельзя было выйти, чтоб не воскликнуть: что это, братцы, у вас как будто того... чрезвычайное что-нибудь! Давно ли мне, при созерцании рук местных половых, думалось: ах, эти руки! каких тайн они были укрывателями! А между тем где в другом месте так сладко пилось и елось, как в московском трактире? Где больше говорилось умных и свободных речей? Где больше лгалось? И точно: выпьешь, бывало, листовки (рюмка, две рюмки, три рюмки, скороговоркой выговаривали половые), закусишь янтарнейшим балыком -- и не воняет! И руки у половых внезапно сделаются чистые, и скатерти... ах, какие бывали там скатерти! Не поймешь, что тут совершалось: яичницу ли ели, дитё ли сидело... даже половые -- и те, бывало, стыдились! И то же самое происходило и в Новотроицком, в "Саратове", в Охотном ряду у Воронина 40. И все они были переполнены народом, везде пили и ели!
Да и не в одной Москве, а и везде в России, везде, где жил человек, -- везде пахло. Потому что везде было изобилие, и всякий понимал, что изобилия стыдиться нечего. Еще очень недавно, в Пензе, хозяйственные купцы не очищали ретирад, а содержали для этой цели на дворах свиней. А в Петербурге этих свиней ели под рубрикой "хлебной тамбовской ветчины". И говорили: у нас в России трихин в ветчине не может быть, потому что наша свинья хлебная.


В Мариенбаде -- страждущее человечество; в Париже -- человечество благополучное. Два противоположных явления, а результат один -- вонь! Какая богатая антитеза и сколько блестящих страниц написал бы по поводу ее Виктор Гюго! Я же скажу кротко: пути, которыми ведет нас предопределение, неисповедимы.
Действительно, приехавши в конце августа прямо в Париж, я подумал, что ошибкой очутился в Москве, в Охотном ряду. Там тоже живут благополучные люди, а известно, что никто не выделяет такую массу естественных зловоний, как благополучный человек.
Что ему! щи ему дают такие, что не продуешь; каши горшок принесут -- и там в середке просверлена дыра, налитая маслом; стало быть, и тут не продуешь. И так, до трех раз в день, не говоря об чаях и сбитнях, от которых сытости нет, но пот все-таки прошибает. Брюхо у него как барабан, глаза круглые, изумленные -- надо же лишнюю тяжесть куда-нибудь сбыть. Вот он около лавки и исправляется. А в лавке и товар подходящий: мясо, живность, рыба. Придет покупатель: что у вас в лавке словно экстренно пахнет? -- а ему в ответ: такой уж товар-с; без того нельзя-с.
Я знаю Москву чуть не с пеленок; всегда там воняло. Когда я еще на школьной скамье сидел, Москва была до того благополучна, что даже на главных улицах вонь стояла коромыслом. На Тверской, например, существовало множество крохотных калачных, из которых с утра до ночи валил хлебный пар; множество полпивных ("полпиво" -- кто нынче помнит об этом прекрасном, легком напитке?), из которых сидельцы с чистым сердцем выплескивали на тротуар всякого рода остатки. По улице свободно ходили разносчики с горячими блинами, грешневиками, гороховиками, с подовыми пирогами "с лучком, с перцем, с собачьим сердцем", с патокой с имбирем, которую "варил дядя Симион, тетушка Арина кушала-хвалила", с моченой грушей, квасом, сбитнем и проч. Воняло и от продуктов и от продавцов, и от покупателей. Воняло от гостиниц Шевалдышева, Шора, а пониже от гостиниц "Париж" и "Рим". В этих приютах останавливались по большей части иногородные купцы, приезжавшие в Москву по делам, с своей квашеной капустой, с соленой рыбой, огурцами и прочей соленой и копченой снедью, ничего не требуя от гостиницы, кроме самовара, и ни за что не платя, кроме как за "тепло". И так как в то время о ватерклозетах и в помышлении ни у кого не было, то понятно, что весь этот упитанный капустою люд оставлял свой след понемногу везде. Точно то же самое, в большей или меньшей мере, представлялось и на Никитской, и на Арбате, и на Кузнецком мосту. А к Охотному ряду, к Ильинке и к купеческим усадьбам даже приступу не было: благодать видимо почивала на них.
Но тогда этим как-то не отягощались и даже носов не затыкали. Казалось совершенно естественным, что там, где живут люди, и пахнуть должно человечеством. В самых зажиточных помещичьих домах не существовало ни вентиляторов, ни форточек, в крайних же случаях "курили смолкой". Я живо помню: бывало, подъезжаешь к Москве из деревни, то верст за шесть уже чувствуешь, что приближаешься к муравейнику, в котором кишат благополучные люди. "Москва близко! Москвой пахнет!" -- говорили кучера и лакеи и набожно снимали картузы, приветствуя золотые московские маковки. И что ближе, то пуще и гуще. И не было тогда ни дифтеритов, ни тифов, ни болезней сердца, а был один враг телес человеческих: кондрашка. Поэтому говорили кратко: вчера Сидор Кондратьич с вечера покушали, легли почивать, а сегодня утром смотрим, а они приказали долго жить.

А мне нравится вот этот фрагмент из описания Хитрова рынка у Гиляровского:Торговки, эти уцелевшие оглодки жизни, засаленные, грязные, сидели на своих горшках, согревая телом горячее кушанье, чтобы оно не простыло, и неистово вопили:
- Л-лап-ш-ша-лапшица! Студень свежий коровий! Оголовье! Свининка-рванинка вар-реная! Эй, кавалер, иди, на грош горла отрежу! – хрипит баба со следами ошибок молодости на конопатом лице.
- Горла, говоришь? А нос у тебя где?
- Нос? На кой мне ляд нос?
Кратко и исчерпывающе.

Лесков и Щедрин - чудо, спасибо!

А я еще одного старичка, тоже некрасовского.

Да старый старичок:
Худой! Как зайцы зимние,
Весь бел, и шапка белая,
Высокая, с околышем
Из красного сукна.
Нос клювом, как у ястреба,
Усы седые, длинные,
И - разные глаза:
Один здоровый - светится,
А левый - мутный, пасмурный,
Как оловянный грош!
...

Сам губернатор к барину
Приехал: долго спорили,
Сердитый голос барина
В застольной дворня слышала;
Озлился так, что к вечеру
Хватил его удар!
Всю половину левую
Отбило: словно мертвая
И, как земля, черна...
....
Лежит старик без памяти
(Не встанет, так и думали!),
Приехали сыны,
Гвардейцы черноусые
(Вы их на пожне видели,
А барыни красивые -
То жены молодцов).
У старшего доверенность
Была: по ней с посредником
Установили грамоту...
Ан вдруг и встал старик!
...
За длинным белым столиком,
Уставленным бутылками
И кушаньями разными,
Сидели господа:
На первом месте - старый князь,
Седой, одетый в белое,
Лицо перекошенное
И - разные глаза.
...
И точно: час без малого
Последыш говорил!
Язык его не слушался:
Старик слюною брызгался,
Шипел! И так расстроился,
Что правый глаз задергало,
А левый вдруг расширился
И - круглый, как у филина -
Вертелся колесом,



Что у него с глазом было?

Доброго времени суток доктора!
Вот еще пример... В Португалии очень любимы и почитаемы два автора (в целом их конечно больше, но эти наиболее) Фернандо Пессоа, и Кардозо Пиреш. Фернандо Пессоа - пожалуй известен во всем мире. И было у него около 20 гетеронимов, 4 наиболее популярных (гетероним - другое имя, отличие от псевдонима - автор приобретает и дугие личностные черты вместе с новым именем). Налицо раздвоение личности, если прочесть его произведения - глубокая депрессия. Но вместе с тем и гениальность.
С уважением Денис Александрович.

Перечитав тему, пришел к выводу,что литература не должна быть абсолютно реалистична. И в редких случаях стоит искать настоящие болезни у вымышленных героев. Болезнь и ее исход(смерть или выздоровление, какие-то последствия) даются героям прежде всего чтоб отразить их сущность, плохим героям-долгую и мучительную болезнь, отважным- молниеносную болезнь без страданий, то есть все достаточно символично. Если вспомнить литературу досоветского периода, то люди высшего сословия всегда страдали радикулитом,подагрой и кишечными коликами, что привносило в их образ некоторое отрвращение.Писатель пишет не диагнозами, а все-таки образами.

К обсуждаемой в другом разделе теме абортов. Кстати, и еще одна сторона вопроса, не затронутая в той теме, но вряд ли совсем исчезнувшая.

С. Цвейг "Амок"
[Ссылки могут видеть только зарегистрированные и активированные пользователи]

Бой вошел вслед за мной, провел меня узким коридором... открыл другую дверь... в темную комнату, где стоял запах водки и свернувшейся крови... Оттуда слышались стоны... Я ощупью стал пробираться вперед...
Снова голос пресекся. Потом заговорил — но это была уже не речь, а почти рыдание. — Я... я нащупывал дорогу... и там... там, на грязной циновке... корчась от боли... лежало человеческое существо... лежала она... Я не видел ее лица... Мои глаза еще не привыкли к темноте... ощупью я нашел ее руку... горячую... как огонь. У нее был жар, сильный жар... и я содрогнулся... я сразу понял все... Она бежала сюда от меня... дала искалечить себя... первой попавшейся грязной старухе... только потому, что боялась огласки... дала какойто ведьме убить себя, лишь бы не довериться мне... Только потому, что я, безумец... не пощадил ее гордости, не помог ей сразу... потому что смерти она боялась меньше, чем меня...
Я крикнул, чтобы дали свет/ Бой вскочил, старуха дрожащими руками внесла коптившую керосиновую лампу. Я едва удержался, чтобы не схватить старую каргу за горло... Она поставила лампу на стол... желтый свет упал на истерзанное тело... И вдруг... вдруг с меня точно рукой сняло всю мою одурь и злобу, всю эту нечистую накипь страстей теперь я был только врач, помогающий, исследующий, вооруженный знаниями человек... Я забыл о себе... мое сознание прояснилось, и я вступил в борьбу с надвигающимся ужасом...
...
Она была изувечена неумелой, преступной рукой, и истекала кровью, а у меня в этом гнусном вертепе не было ничего, чтобы остановить кровь... не было даже чистой воды... Все, до чего я дотрагивался, было покрыто грязью... — Нужно сейчас же в больницу, — сказал я. Но не успел я это произнести, как больная судорожным усилием приподнялась. — Нет... нет... лучше смерть чтобы никто не узнал... никто не узнал... Домой... домой!.. Я понял... только за свою тайну, за свою честь боролась она... не за жизнь...

Перечитав тему, пришел к выводу,что литература не должна быть абсолютно реалистична. И в редких случаях стоит искать настоящие болезни у вымышленных героев. Болезнь и ее исход(смерть или выздоровление, какие-то последствия) даются героям прежде всего чтоб отразить их сущность, плохим героям-долгую и мучительную болезнь, отважным- молниеносную болезнь без страданий, то есть все достаточно символично. Если вспомнить литературу досоветского периода, то люди высшего сословия всегда страдали радикулитом,подагрой и кишечными коликами, что привносило в их образ некоторое отрвращение.Писатель пишет не диагнозами, а все-таки образами.
Ага, а студенту медику дается для осмысления.. Прикол в том, что всему нашему курсу было дано творческое задание по психиатрии - мы искали различные психические болезни у литературных героев. Было весело. Я наконец-то пошла за прошедшие 5 лет в обычную городскую библиотеку! Остановила свой выбор на Ф.Кафке и его героях.

какая нужная тема!
Итак, уважаемые врачи!
В процессе овладения школьной программой у ребенка возникли вопросы, ответить на которые я не могу. Возможно, вы сможете :)
1. чем могла болеть девочка Надя из рассказа Куприна, которая выздоровела после визита к ней живого слона?
2. почему такой метод лечения не применяют сейчас? имеется в виду не слонотерапия как таковая, а исполнений заветных желаний пациента?

описание болезни вот:

Маленькая девочка нездорова. Каждый день к ней ходит доктор Михаил Петрович, которого она знает уже давно-давно. А иногда он приводит с собою еще двух докторов, незнакомых. Они переворачивают девочку на спину и на живот, слушают что-то, приложив ухо к телу, оттягивают вниз нижнее веко и смотрят.
..............
Мама глядит на доктора большими, усталыми, заплаканными глазами. Прощаясь, главный доктор говорит громко:
- Главное, - не давайте ей скучать. Исполняйте все ее капризы.
- Ах, доктор, но она ничего не хочет!
- Ну, не знаю... вспомните, что ей нравилось раньше, до болезни. Игрушки... какие-нибудь лакомства...
- Нет, нет, доктор, она ничего не хочет...
- Ну, постарайтесь ее как-нибудь развлечь... Ну, хоть чем-нибудь... Даю вам честное слово, что если вам удастся ее рассмешить, развеселить, - то это будет лучшим лекарством. Поймите же, что ваша дочка больна равнодушием к жизни, и больше ничем... До свидания, сударыня!

- Милая Надя, милая моя девочка, - говорит мама, - не хочется ли тебе чего-нибудь?
- Нет, мама, ничего не хочется.
........
- Хочешь, я тебе принесу шоколаду?
Но девочка не отвечает и смотрит в потолок неподвижными, невеселыми глазами. У нее ничего не болит и даже нет жару. Но она худеет и слабеет с каждым днем. Что бы с ней ни делали, ей все равно, и ничего ей не нужно. Так лежит она целые дни и целые ночи, тихая, печальная. Иногда она задремлет на полчаса, но и во сне ей видится что-то серое, длинное, скучное, как осенний дождик. "

За исключением некоторых милых деталей можно с уверенностью диагностировать депрессию. Милые детали, которые далеки от правды - необходимость исполнять капризы. Потому что, как совершенно верно описано,
ей все равно, и ничего ей не нужно. Так лежит она целые дни и целые ночи, тихая, печальная. Иногда она задремлет на полчаса, но и во сне ей видится что-то серое, длинное, скучное, как осенний дождик.
то есть при истинной депрессии капризов как таковых и нет. А если есть капризы - значит это не совсем депрессия :)
Ну а лечение слоном - эмоциональный шок, который при определенных условиях может быть эффективен. Исполнение заветных желаний пациента - это лекарство только от жадности, как известно. Но, как правило, этого лекарства всегда недостаточно. Так что считать это действо эффективным лекарством от чего-либо нет никаких причин.

понятно. а разве у таких малышей бывает депрессия? там девочке должно быть лет 5-7, как мне кажется

А почему нет? Дети - они тоже люди. Правда, надо заметить, что детская и подростковая депрессия часто остается нераспознанной. И со слонами у нас напряженка.

Наверняка, депрессия. Почему, сказать трудно, мало, практически нет данных о семейной ситуации:rolleyes:
Бывают депрессии и в более раннем возрасте: в дом ребенка сходите - увидите. А слонов и там, увы, нет.

В доме ребенка все-таки другая ситуация... а тут, казалось бы, заботливое семейство...
Спасибо за ответы, пойду скажу ребенку, что лечение исполнением желаний ему не светит :) по причине технического прогресса заменили электрофорезом.

Может у отца вторая семья на стороне или он изменяет жене с горничной?:rolleyes:
Электрофарез - гораздо хуже слона:eek:

Электрофарез - гораздо хуже слона
поэтому намного действеннее для лечения малолетних симулянтов :)